Прогулка

В известные часы дня в садах и в особенности под портиками собиралось множество гуляющей публики; причем дамы приходили закутанными так, что открытым оставалось только лицо: длинная стола спускалась до пят, широкий плащ покрывал всю фигуру и даже часть голени, так как они никогда не появлялись в обществе с открытой головой; наконец, вуаль скрывала половину лица. Множество рабов обоего пола следовало за ними, окружая свою госпожу, чтобы защищать ее от толпы. Наоборот, куртизанки поражали бьющей в глаза роскошью своего туалета и старались привлечь внимание своим развязным поведением и вызывающими взглядами. Попадались и мужчины, которые обращали внимание своим изысканным нарядом и украшениями; это были так называемые красавцы. Их можно было узнать прежде всего по множеству колец, украшавших их пальцы, - иногда их бывало по 5—6 штук на каждом пальце; затем - по белизне кожи, которую они терли с этой целью пемзой, по изящно причесанным и надушенным волосам, по подбородку, гладкому или покрытому пушистой бородкой, по длине туники и рукавов, по блеску и изяществу тоги, примечательной своей необыкновенной шириной.

Барр представлял собой образчик такого рода людей. Он говорил нежным и томным голосом, грассировал и делал вид, что не может произнести всех слогов. Чувствуя себя в обществе так же свободно, как у себя дома, он напевает беспрестанно скабрезные песенки, проникшие в Рим из Кадикса и Александрии. Все его движения плавны и размерены, так что кажется, будто бы он движется в такт под музыку. Его обувь всегда жмет ему ногу. Меняя по несколько раз в день свою тогу с широкой каймой, он считал бы себя обесчещенным, если бы она недостаточно блестела. Прежде чем выйти из дома, он старательно драпируется в нее, а когда приходит домой, то кладет тогу под пресс, чтобы сохранить ее искусно сделанные складки. На улице он тщательно избегает грубых толчков проходящих. Однажды кто-то имел неосторожность неловким толчком расстроить хитрое сооружение, которое представляла собою тога Барра; так он завел тяжбу из-за этого. Этот человек, «сделанный ногтем», как тогда, говорили, имел громадный успех у женщин, и когда он появлялся под портиком Помпея, глаза всех обращались к нему.

Катавшиеся верхом, в экипаже или в носилках отправлялись, как правило, за город на Аппиеву дорогу. Здесь светские люди показывали свои блестящие экипажи, запряженные сытыми мулами, хорошо подобранными по росту и масти, с богатыми пурпурными попонами и золотой сбруей. Экипажи были покрыты драгоценными коврами, украшены слоновой костью, медью, часто даже чеканным серебром; это были или петорритийп — четырехколесная повозка, запряженная парой лошадей, или двуколка, которую везла тройка мулов, или ковиний — экипаж, закрытый со всех сторон, или раеда — двухместный экипаж на 4 колесах, или очень высокая каррукан, легкий эсседий{Ь и т. п. Самые красивые экипажи были запряжены четверкой. Многие франты, садясь вместо кучера, правили сами, держа з руках длинные вожжи и бич. Впереди многих из них ехал отряд африканских всадников, которые разгоняли толпу; другие довольствовались скороходом или большой собакой, бежавшими впереди. Тех, которые прогуливались в носилках, несли на плечах 6 или 8 рабов высокого роста. Все эти рабы, всадники и носильщики были одеты в великолепные пенулы из белой или красной шерсти.

На Аппиевой дороге нередко можно было встретить и дам. Здесь бывали куртизанки в полном блеске своей юности и красоты, полулежавшие в открытых носилках или ехавшие в обитых шелком экипажах, которыми они сами правили. В экипажах матрон было что-то величавое. Обычным их экипажем была двуколка, которой только они одни имели право пользоваться; иногда матрона усаживалась в носилки, опираясь рукой на мягкую пуховую подушку. По бокам носилок неотлучно находилось две рабыни, одна с зонтиком, другая с веером из павлиньих перьев. Впереди шли четыре черных скорохода индейского или африканского происхождения. Сзади было два белых раба, всегда готовых, как только носилки остановятся, поставить справа и слева маленькие лесенки; таким образом, матроне не приходилось утруждать себя указанием, с которой стороны она желает сойти.

Для многих римлян прогулка была не только отдыхом и приятным зрелищем, но и делом. В этом городе можно было быть кем-то, только постоянно выдвигаясь вперед, открывая свой дом для всех, появляясь ежедневно на форуме, завязывая обширные связи и знакомства; и прогулка была важным, существенно необходимым актом в этой жизни, наполненной шумом, блеском и происками. Человек, который не показывался бы там, где бывало все общество, очень скоро был бы забыт; целая половина города не знала бы даже о его существовании, так как женщины не показывались на утренних приемах и на форуме, а между тем женщины имели громадное влияние. Таким образом, для честолюбивого человека являлось просто необходимостью бывать постоянно в местах праздного времяпровождения, так как, прогуливаясь, он как бы выставлял и поддерживал свою кандидатуру в обществе. Место прогулки было нейтральной территорией, и здесь, встречаясь со всеми, можно было под видом простой вежливости подготовить серьезную кандидатуру, приучить всех к себе и себя ко всем.

(Дезобри. Рим во времена Августа, письмо XVII.)