Roma Romantica, или рассказ о вечном городе, женщинах, коварстве и любви

Вы все твердите мне «пиши, пиши». Но как же я могу? Ведь, кажется, как-то это грубо и самонадеянно - писать о Риме. Точно ставишь себя в одну строку с Гете, Стендалем, Марком Твеном, Гоголем... Мягко говоря, не тактично. Но как сохранить такт, как удержаться, когда эти витые неровные «страдине», выгоревшие на солнце и подвергнутые экзекуции уличных писак стены и гордо выпячивающие грудь парадные фасады, сами вытягиваются в линеечку и проскальзывают в блокнот, устраиваясь там по своему собственному усмотрению?

Дорогие мои, съежившиеся в оттаивающей, но все еще простуженной Москве! А знаете ли вы, как пахнет зацветающее лимонное дерево? Видели ли, как выползают к свету из-под серых булыжников огненные маки? Были ли ночью на Старой Аппие-вой дороге, залитой медовым светом слабых фонарей, и повторяли ли губами вновь и вновь все тот же мучительный вопрос «quo vadis?» («камо гря-деши?»). Дрожали ли вы от холода и от волнения, встречая гулкий рассвет на плоской римской крыше, наблюдая, как первые лучи бродят по куполам и нежно ощупывают стены?

Наверное, ни в одном ведомом человеку языке не хватит слов, чтобы описать тот персиковый свет, который наполняет воздух, отражаясь в тротуарах, витринах и лицах прохожих, когда с одной стороны неба накатывает лиловая гроза, низвергая свое небесное электричество, а с другой - розовеет безмятежный закат, и на асфальт начинают плюхаться со звоном одна за другой гигантские дождевые капли. Но настоящего дождя все нет - пухлые тучи лишь грозят натужено, а затем расплываются по небосклону, обращая в шутку свое неуверенное наступление.

Рим нельзя обойти и объехать, невозможно познать и изучить, по нему нужно ходить неторопливо, останавливаясь и по капле впитывая его в себя, как впитывает он сам неиссякаемую влагу жизнетворных тысячелетних акведуков, выбрызгивая ее потом из своего широкого тела серебристыми звонкими струями щедрых фонтанов.

«Встань в свободную нишу и,

закатив глаза,

смотри, как проходят века, исчезая за углом, и как в паху прорастает мох и на

плечи ложится пыль - этот

загар эпох»,

(Иосиф Бродский)

Остановись, задумайся, заройся мыслями в глубины столетий, и, точно сойдя со старинной гравюры, предстанут перед тобой заспанные руины, подернутые нежной весенней порослью - нет, не истоптанные иноземными «вандалами», а идиллически пощипываемые редкими козочками. И не улицы в огнях увидишь ты, а таинственные закоулки, едва освещаемые лампадками, зажженными в ногах у бледнолицых мадонн.

«Козы и скульпторы, госпожа» - вот какие пасторальные пейзажи открывались Гоголю на площади Бар-берини, когда он выходил прогуляться неподалеку от своего римского жилища. А теперь здесь круговорот машин обматывает сизой дымкой задыхающегося широкогрудого тритона. Не знаю, как вам, а мне милее тот безвозвратно ускользнувший Рим с гоголевскими козочками.

Рим по-итальянски звучит Рома, Roma Antica, а вместе - romantica. Город женского рода, с ликом загадочным и лукавым, подернутым игривой вуалью. Быть может, его название пришло к нам из греческого (rhome - сила) - немереная утробная сила, вырывающаяся из чрева земли сочным ростком. Или из этрусского (ruma - грудь женщины) - вздымается она к высоким небесам своими упругими холмами. Рома древняя, Рома неувядающая. И все же мне хочется верить в то, что бородатые седые мужи на заре великой цивилизации дали ей имя, играя по-детски в слова-перевертыши, ROMA-AMOR. Так до сих пор и носит она горделиво это имя, в любви зачатая и на любви простоявшая столько веков.

А началось все давным-давно, когда воинственный и своенравный Марс увидел прекрасное земное создание - непорочную служительницу Весты Рею Сильвию. Любовь богов неистовей и своевольней людской любви, она не знает запретов. Марс овладел юной жрицей, тем самым погубив ее. А их недолгий союз подарил миру двух великих близнецов, основателей Рима.

Прошли годы, и Ромул, своего рода римский Каин, отстроил новый град. Казалось, все было у римлян: и сила, и ловкость, и трудовые, не знающие устали руки, и все же не хватало самого главного - женщин. Лодстать божественному Марсу, вопрос решили быстро и не раздумывая - женщин попросту умыкнули у соседнего племени, удивив тем самым все человечество. Эпизод с похищением сабинянок веками перетекал с холста на холст как великих, так и посредственных живописцев.

Рома - многоликая, изысканная, грациозная, изменчивая, недоступная, нередко жестокая. Понять ее так же трудно, как понять женщину. Когда здесь за дело действительно брались женщины, история порой делала витиеватые изгибы в своем течении. Город веками будет помнить как их коварство, так и добродетели и сохранит в своей мраморно-кирпичной памяти неисчислимые эпизоды, замешанные на любви и ненависти, радости и слезах.

С Эсквилина обрывисто сбегает узкая дорожка, памятующая о событии, которое уже второе тысячелетие будоражит воображение художников, писателей, историков... Древние звали этот спуск Викус Шелератус (Улица Преступления). В годы монархии дочь мудрого короля Сервия по имени Туллия затеяла заговор против собственного отца, сжигаемая желанием возвести на престол своего возлюбленного. Ее наемники убили короля, а безжалостная и непреклонная Туллия пронеслась по месту преступления на колеснице и, не дрогнув, переехала мертвое тело. Замешанный на крови союз двух авантюристов дал свои горькие плоды, в Риме установился режим тирании, которому лишь через 26 лет пришла на смену Республика.

Императорский Рим, самое начало. Имя первого римского императора неотделимо от имени его жены.

Супруга Августа и мать Тиберия Ливия Друзилла была неординарной и чрезвычайно умной женщиной. Она с легкостью манипулировала своим мужем, и не только им. Говорят даже, что если это могло помочь делу, она готова была привести в дом ту или иную юную особу, встречам с которыми искренне радовался ее венценосный избранник. Но увлечение молодыми красавицами не мешало императору восторгаться и даже преклоняться перед супругой, к серьезным встречам с которой он готовился заранее, оттачивая свою речь.

О любви Антонина Пия к своей жене Фаустине мы знаем не только из книг, но и потому, что до наших дней неплохо сохранился прекрасный храм, который соорудил император в память о своей покойной жене.

Пробираясь сквозь дебри средневековых интриг, мы на каждом шагу обнаруживаем хитроумные ловушки, расставленные ловкими и самонадеянными интриганками. Как это ни удивительно, в папском государстве женщины часто стояли за кулисами политической сцены, умело манипулируя оттуда действиями своих братьев, сыновей, а порой и тайных любовников.

История про «папессу» Джован-ну - народная сказка с переодеваниями, которая повествует о том, как одна смелая женщина, переодевшись в мужской наряд, взобралась на священный престол. А разоблачена она была лишь тогда, когда у нее начались предродовые схватки во время торжественной процессии.

Но были и другие, не сказочные, а настоящие «папессы», женщины, которые без переодеваний управляли государством.

Конец девятого века. Затяжная борьба двух группировок, сполет-ской и прогерманской. Во главе группировки из Сполето - некая Агельтруда. Она умело удерживает императорский трон сначала за своим мужем Гвидо, а потом за сыном Ламберто, ловко манипулируя действиями быстро сменяющихся пап. Она опасна, ослушавшийся рискует жизнью. Обиды она не прощает даже покойникам. Перекинувшийся на германскую сторону Папа Формоз отравлен. Но такая тихая смерть не удовлетворяет Агельтруду - ей нужна всенародная огласка. Она затевает гротескный «процесс над трупом», который проходит в Латеране в 897 году. Вскрывается захоронение, и тело Формоза, остававшееся в могиле не один месяц, предстает перед судом. Повинующийся во всем рассвирепевшей женщине новый Папа Стефан VI обращается к покойнику с обвинительной речью. Адвокат обвиняемого не решается даже бросить взгляд в сторону своего странного подзащитного. Формоз был объявлен национальным изменником, и то, что от него осталось, было брошено в Тибр под разъяренные вопли толпы.

А тем временем при папском дворе появляется новая «менада», жена латеранского администратора Теодора. Помимо продвижения супруга по служебной лестнице ее заботит и судьба дочери. Говорят, сама мать проложила четырнадцатилетней красавице Мароции дорожку в папскую опочивальню. Кто знает, может быть, и поспешная беременность молодой авантюристки была заранее спланированной акцией. Ее незаконнорожденный сын не только добивается больших успехов при дворе, но и берет власть в свои руки, занимая отцовский престол.

Как видим, и «наследники» апостола Петра были не без грешка. Не раз, не раз под чарами прекрасных амазонок нарушали они обет безбрачия. Как тут не вспомнить о прекрасной Ваноцце Катаней - официальной любовнице Александра VI Борджа. Итальянцы говорят о таких дамочках «donna d'affari», а выражаясь модным американизмом - бизнесвумен. В народе она пользовалась дурной славой, и ее дети, нажитые в незаконной связи с Папой Борджа и носящие эту испанскую фамилию, по многочисленным кровавым интригам превзошли своих кровавых родителей.

Не удивительно, что, побывав в те годы в Риме, благочестивый монах Мартин Лютер бежал из этого города, как из зачумленного.

Если уж ватиканские мужи не могли устоять перед чарами представительниц прекрасного пола, то что говорить о людях искусства.

Бедный Рафаэль, вот уж кого поистине свели в могилу любовные утехи. А ведь могло все сложиться совсем иначе. Ему прочили в жены молодую родовитую племянницу кардинала, на которой легкомысленный маэстро даже пообещал жениться. Но свадьба все откладывалась. Причина такой нерешительности была всем хорошо известна - Рафаэлем владела неодолимая страсть к прекрасной куртизанке Форнарине. Заразившись от нее смертельной болезнью, художник умер холостяком. В пантеоне рядом с его могилой находится еще одна - могила невесты Рафаэля, так и не взошедшей с ним к алтарю. Рим эпохи Возрождения был наводнен проститутками. При изобилии холостяков, учитывая, что многие молодые люди избирали духовную карьеру и что отстраивающийся и хорошеющий на глазах город притягивал многочисленных путешественников, художников, писателей (тогда это были в основном мужчины), работы для представительниц древнейшей профессии было много. Рим в те годы называли «землей женщин». Куртизанками окрестили профессионалок высокого ранга. Они совсем не походили на своих незадачливых коллег, заканчивающих свое земное существование у Муро Мало на специальном кладбище для проституток. Куртизанки были образованы и элегантны, разбирались в музыке и литературе, нередко и сами баловались пером, жили в хорошо обставленных на деньги богатых любовников домах и сами выбирали себе клиентов.

Многие века Рим был и плодородной почвой для великих дон жуанов. Молодой авантюрист Джакомо Казанова приехал сюда совсем юным, только начинающим жизнь и карьеру. После трудового дня в испанском посольстве, где он работал секретарем, Казанова выходил на Испанскую площадь, прогуливался по виз Кондотти, брал чашечку греческого, а иными словами - турецкого кофе в Кафе Греко (варить эспрес-со тогда еще не умели) и заводил беседы с друзьями, не только интеллектуальные, но и о веселых любовных похождениях.

С течением времени отношение к женщине менялось, становясь более возвышенным (в определенных кругах, конечно), да и сами женщины менялись, превращаясь в хрупкие создания и утрачивая либо скрывая свои акульи повадки. В отношения с женщиной проникало все больше романтики. Романтиков Рим притягивал во все века. Немало красивых и грустных историй связано с этим городом.

На знаменитую Испанскую лестницу выходят окна квартиры (теперь это музей), в которой умер двадцатичетырехлетний английский поэт Ките. Умирая от чахотки, он писал: «Я могу еще смириться с тем, что умираю. Но мне невыносима мысль о том, что я оставляю ее. О, Боже, Боже, Боже, Боже! Все... все, что напоминает о ней, для меня подобно острию шпаги». Художник Северн, сопровождавший умирающего друга в Италию, не оставлял Китса до последней минуты. Когда тот уже не мог подняться с постели, живописец расписал потолок его комнаты травами и цветами. Ките был похоронен на протестантском кладбище. По просьбе покойного на надгробии высекли надпись «A Young English Poet».

О, Рома! Великая всемогущая богиня! Твой город для многих остается никогда не разгаданной загадкой. Особенно неохотно открывается он торопливым и запыхавшимся туристам. Но пытливым и неспешным странникам он иногда приподнимает свои завесы. Каждый день и каждую ночь тысячи рук неутомимо бросают монеты в самый сценичный римский фонтан - фонтан Треви. Это руки не разгадавших тайну, тех, кто тешит себя надеждой вернуться сюда и снова окунуться в лабиринт улиц, задворков, руин.